В предыдущей главе мы разбирали влияние на этнос первичной среды, под которой, как было видно, я разумею сумму условий созданных без участия человека, теперь же обратимся к влиянию на этнос вторичной среды, под которой я буду понимать те условия, которые являются созданием человека, условиями производными. От термина «искусственная среда» я предпочитаю отказаться, ввиду того, что вторичная среда так же естественна, как и географические условия, так как она сама является продуктом деятельности человека, могущего быть рассматриваемым только, как часть географических условий, как это будет видно в конце настоящей главы.
Усовершенствование оружия и способов защиты мало помалу начало делать человека среди животных господином положения и только неосторожность его могла быть для него опасной и губительной. Мясо диких животных, являвшихся основой питания человека, и шкуры их, употреблявшиеся для изготовления платья, могли его обеспечить только при условии сохранения определенной плотности населения, превышение которой было невозможно. На берегах морей человек оставил следы своего пребывания в виде иногда колоссальных куч отбросов, — костей рыб, каменных и костяных орудий, ракушек и т.п. В пещерах же он оставил кости убитых животных, орудия и другие отбросы. Но по истечении некоторого времени кучи отбросов перестают накапливаться, — человек переходит к другим формам эксплуатации животных. Более усовершенствованные способы ловли рыб и животных открывают ему возможность уничтожить добычу не на месте, но приносить ее на места временной или постоянной стоянки, а затем человек переходит к эксплуатации приручаемых и разводимых искусственно домашних животных.
Таким образом, мало помалу создается сожительство человека с животными при условии их взаимной полезности и взаимной помощи. Первым животным, кооперирующим с человеком, оказалась собака, принимавшая участие в охотничьих предприятиях человека, делившегося с ней своей добычей. Это произошло в период полированного камня, а вскоре после этого человек, пытается приручить ряд других животных: быка, барана, кабана, козу, оленя, лошадь, осла, верблюда, слона, ламу, тапира, кроликов, наконец некоторых из пород кошачьих; птиц: уток, лебедей, а также и менее значительных животных, включительно до ежей, ужей, мангунов, морских свинок, и др., несущих у человека различные службы. Смысл, этих отношений сводится к тому, что человек, гарантируя поддержание того или иного животного, одомашненного вида, от него получает некоторые выгоды, — либо мясо и шкуру, либо моторную силу, либо помощь в охоте или просто уничтожение мелких вредных животных. Таким образом, здесь создаются разнообразные отношения кооперации, комменсализма и паразитизма.
Отношение человека к собаке и обратно — собаки к человеку, можно определить, как чистую кооперацию: человек кормит собаку или делится с ней добычей на охоте, а собака помогает ему на охоте, стережет его имущество и его самого или развлекает его и без него жить не может; отношение кошки к человеку можно определить как комменсализм: человек кошку мало кормит, а она ловит мышей и крыс, оставаясь в сильной степени от человека независимой; но отношение человека к рогатому скоту можно, пожалуй, рассматривать, как отношение паразита к паразитируемому. Впрочем, и эти животные настолько теперь связанны с человеком, что без него жить и плодится они едва ли могут.
Под влиянием нового фактора у животных и человека происходят некоторые изменения. Так, например, некоторые виды домашних животных настолько изменились и привыкли к новому укладу жизни, созданному человеком, что без помощи человека они безусловно обречены на гибель. В таком положении оказывается наиболее прирученное человеком животное — собака. Такие разновидности ее, как, например, мопсы, китайская или японская собаки, левретки и т.п. несомненно, были бы обречены на гибель, будучи предоставлены сами себе. То же самое ожидало бы, вероятно, и многих лошадей, воспитанных на заводах в Европе. Не лучше было бы положение и рогатого скота, а также баранов и коз, поставленных человеком в условия, поддерживаемые им искусственно. Теперь эти животные распространены почти также, как и человек — повсеместно и, конечно, существование для многих из них в условиях несвойственных им, как видам, совершенно невозможно без помощи человека. Путем воспитания лошадей, тунгусы приучают их, например, к питанию даже сырым мясом и лошадь прирученная к мясу может безболезненно переносить с охотником трудности походов по тайге, где зимою никакого питания свойственного этому травоядному нет. Без защиты со стороны человека невозможно было бы существование и прирученных домашних птиц.
Но далеко не все виды домашних животных так тесно связаны с человеком и некоторые из них могут вести самостоятельную борьбу за существование. Олень, например, может почти безопасно для себя покидать человека, что и случается, действительно, часто и после чего он превращается весьма легко в дикое состояние. Ограниченная территория распространения этого животного питание его кормом, необходимым исключительно им самим, связывает оленя с человеком только соображением защиты от хищников, солью и тому подобными незначительными преимуществами. Тоже самое приходится сказать о слонах и отчасти о верблюдах. Но кошки, — еще в большей мере это относится к ежам, ужам и мангу, — играющая роль при человеке скорее коменсалистов, без помощи человека могут обходится вполне свободно.
Этот совершенно новый фактор в жизни человека его самого настолько связал, что для него жизнь без домашних животных стала совершенно невозможной. Эти животные дают человеку питание, защиту, передвижение, одежду, развлечение, что заставило значительно изменится и характер человека, сделав его более мягким, расчетливым, бережливым, уверенным в себе и более независимым в тоже самое время. Этим облегчилась борьба за существование и свободное время для человека оказалось возможным посвящать другим заботам. Вместе с тем на всю природу в целом сотрудничество человека с животными приобрело громадное влияние, увеличив для человека необходимость новых отвоеваний почвы и леса и заселения необитаемых земель.
Приспособление человеком к своим нуждам сил и данных природы, — течение воды, движение воздуха, скопление солнечной энергии в виде дерева, а позже каменного угля, различных минералов, начиная с глины и кончая рудами редких металлов, наконец, качеств почвы, — в различных местах и в различное время имело также свое влияние на формирование этносов.
Каждый этнос использует, конечно, то, что у него имеется под рукою. Если человек древнего каменного периода использовал, в качестве теплого и защищающего от хищников жилища, пещеру, то его потомок стал прибегать к искусственным сооружениям, не брезгуя, однако, и старыми пещерами. Если под рукою для построек жилища у него не было дерева, то он использовал камень, смесь соломы с глиною, сырой или обоженной, наконец, древесную кору, кожи и даже лед. Точно также и почва вынуждала человека приспосабливать к ней свою деятельность, служа иногда безусловным препятствием к развитию этноса. Болотистые районы без искусственной осушки и уничтожения окружающих лесов своим неудобством ставили естественные границы распространения и развитию этносов с низкой культурой. В местах опасных от диких животных и пресмыкающихся человек покидал сушу и бывал вынужден жить в искусственно поднятых над водою сооружениях (свайные постройки каменного века и современные на восточной окраине Азии).
Из приведенных примеров не трудно убедиться, что человек сначала подчиняется окружающим его условиям и только по прошествии длинного промежутка времени начинает овладевать природою в своих видовых интересах, к чему возможность открылась только с развитием путей сообщения, взаимного знакомства и взаимной помощи этносов, а главное, конечно, с развитием материальной культуры вообще.
Очень удачно было подмечено этнографами, что в среднем поясе человечество распространяется по Земле наподобие жидкости, занимая сначала наиболее низкие места, что обусловлено, конечно, двумя факторами: поиском температурного optimum’a и необходимостью воды. Если взглянуть с птичьего полета на поселения, допустим, корейцев, то на далеком расстоянии они производят впечатление лишайника, могущего удерживаться в тех или иных местах только благодаря наличию благоприятных условий. Действительно, в долине, окруженной красными скатами гор, орошенной небольшой речкой и в сильной степени заболоченной, естественно и искусственно для разведения риса, не видно жилищ, но сторона гор, обращенная к солнцу, покрыта, как пятнами лишайника, почти сливающимися с общей краской местности, жилищами корейцев, скопленными в деревни. Если проследить, как расселяются люди по речным долинам, поднимаясь вес выше и выше по притокам реки и устраивая свои жилища близ воды, то нетрудно видеть, что такое расселение весьма напоминает продвижение бактерий и бацилл в благоприятной среде.
Наличие необходимых материалов и географические условия диктуют человеку выбор потребного для его различных нужд материалов и в каждом районе этнос создает для себя наилучшее при меньшей затрате энергии. Отсутствие дерева не вынуждает эскимоса покинуть обитаемую им страну и он прибегает к постройке жилища даже из льда, в то время как необходимость быстрых и частых передвижений вынуждают тунгуса и североамериканского индейца к созданию конического шалаша, так как в Сибири и Северной Америке имеются в достаточном количестве тонкие жерди и шкуры животных. Но недостаток постоянно имеющихся под рукою жердей приводит киргиза и монгола, а иногда и тунгуса, чукчу и негра Африки к постройке ульеобразных и сферических жилищ. Более или менее оседлая жизнь в местах богатых лесом открывает возможность постройки более постоянных жилищ из леса, неизменно вынуждающая человека создавать четырехугольные жилища. Из этих основных форм развиваются и все архитектурные формы, — одно- и двухскатные крыши, купол, коническая крыша, квадратные жилища, длинные четырехугольные и имеющие в основании своем круг. Поучительна в этом отношении история дорической колонны. Как известно, в Греции первоначально колонны делались из дерева и служили основанием для поддержания фронтона. За недостатком бревен колонну иногда делали из прутьев плотно связанных кольцами внизу и на верху. Само собою разумеется, что для выдержания нагрузки колонну из жердей приходилось делать толще, чем колонны из цельных стволов деревьев. Под влиянием давления фронтона на колонну на высоте одной трети высоты колонны образовался изгиб жердей, дававших колонне в этом месте утолщение. Затем колонны стали делать из камня, воспроизводя те же формы. Поэтому дорическая колонна толще всех остальных, имеет утолщение на высоте одной трети всей высоты, а внизу и вверху снабжена кольцами.
Употребление более прочных материалов дало возможность возводить большие по размерам постройки. Здесь очень показательно мировое увлечение, так называемыми циклопическими постройками из колоссальных камней, подвоз которых к месту постройки в виду развития к этому времени техники передвижения стал, очевидно, возможен. Циклопические постройки встречаются, как в Греции и Европе вообще, так и в Азии, и даже в Средней Америке и относить их приходится приблизительно к периоду предшествующему железному веку.
Дальнейшее развитие строительного искусства следует за открытием новых строительных материалов. Камень и кирпич сменяют дерево, за ними следует железо, наконец, бетон и железо с примесью других металлов (вольфрама, молибдена и др.), придающих большую твердость и упругость стали, что открывает возможность применения новых технических и архитектурных форм.
Подобные параллели можно привести и из области техники одежды, пищи и т.д., включительно до техники войны.
Из рассмотренных нами фактов и соображений явствует, что формы обуславливаются материалом, разнообразие и распределение которого с развитием транспорта и общения этносов все более и более расширяется и позволяет человеку по мере развития культуры вводить все новые и новые, им самим уже создаваемые, материалы. Осознание форм и их формулирование, выливающиеся теперь в технологию вообще и технологию строительного дела в частности, базирующихся на математику, физику и химию, явилось неизбежным следствием появления новых материалов.
Если же мы прибегнем к аналогии, как это мы делали ранее, то формы создаваемые человеком и обусловленные материалом можно совершенно уподобить формам сот, удовлетворяющих требованию максимальной прочности с расходованием наименьшего количества материала, постройкам бобров, муравьев и т.д. Принято считать, что у животных и насекомых строитель руководствуется «инстинктом», а у человека «сознанием». Это различие при незнании мышления и психологии человека, вероятно, совершенно пропало бы, особенно, если обратиться за материалами для сравнения ко временам не так еще отдаленным от наших дней.
У каждого этноса в зависимости от материалов и почвы есть, конечно, свои обычаи нахождения мест для поселения, но в конечном итоге выбор подчиняется внешним условиям от воли и вкусов человека независящих. То обстоятельство, что человек не может жить без воды и начал пользоваться ею, как первым способом передвижения, известным, между прочим, и животным, реки послужили во многих случаях связующим элементом для людей и на реках создавались первые центры культуры. Долины Нила, Тигра и Евфрата, Рейна, Дуная, Волги, Желтой и Янцзыцзяна, Миссисипи и Рио Гранде, Ганга, наконец, Конго, Амура и реки Сибири были такими центрами, причем жизнь протекала главным образом на основном стволе речной системы, в местах наиболее благоприятных для человека. Так например, Верховья Нила, находящиеся в тропическом лесу оказывались необитаемыми, низовья реки Сибири, находящиеся за полярным кругом также почти необитаемы. Так создавались культуры больших рек.
По ознакомлении человека с преимуществами моря центры цивилизации переносились на берег моря, а затем по побережью распространялись и далее за пределы данного моря. Это — второй период, период культур морей, центры которых были указаны мною ранее.
Если в период речных культур способы передвижения при условии спокойствия даже самых больших рек были просты и на худой конец человек мог обходиться несколькими сколоченными бревнами, то с переходом в море человек был принужден создать более устойчивые суда. Трудность открытия законов постройки прочных и устойчивых судов прежде, чем человек почувствовал себя более уверенно в морской стихии, потребовала тысячелетних опытов. Открытие известных сравнительно маленьких двойных судов Полинезии и Зондских островов обеспечил миграцию полинезийцев, не вынуждая их к дальнейшему усовершенствованию судов.
Рассказы древних о тех трудностях, которые они испытывали от гнева Посейдона, есть рассказы о технических несовершенствах древнего судостроения. Завоевание моря и использование его, как путей сообщения, оказалось возможным не ранее создания хороших кораблей, которые и передали в распоряжение их владельцев моря.
Наконец, развитие судостроения и необходимости расширения сношений приводят человека к созданию культуры океанов, ставшей возможной только при ускоренном передвижении больших судов. В соответствии с изменением путей сообщения на воде происходили изменения техники путей сообщения и на суше. В то время, когда люди передвигались по рекам на примитивных лодках и плотах, на суше человек переносил тяжести на себе; с переходом к более совершенным судам, на суше появились колесные платформы, влекомые домашними животными, что дало возможность позже создать систему настоящего гужевого и почтового сообщения по специально построенным дорогам (Римская империя). Переходу к океаническим культурам в деле передвижения на суше предшествовал переход на железные дороги паровой тяги.
Насколько этот созданный человеком новый фактор влиял на развитие этносов может показать вся история Европы за последнее тысячелетие, где можно проследить преобладающее влияние той или иной нации в зависимости от изменения техники путей сообщения.
Из рассмотрения влияния первичной и вторичной сред видно также, что ослабление влияния первого и поднятия второго вызывает у этноса необходимость создания некоторой внутренней организации, которая принимает различные формы в зависимости не только от условий первичной и вторичной сред, но и вследствие спонтанного развития самих форм, приобретающих самодовлеющее значение.
Общественная организация свойственна не только одному человеку, но и многим животным, образующим временные или постоянные соединения индивидумов, и достигает иногда сложнейшей формы, как это мы видим у некоторых видов муравьев, пчел и т.д.
Одним из труднейших для наблюдения явлений, несомненно, является общество, — социальная культура. Трудность наблюдения и даже определения его заключается прежде всего в том, что в развитом виде общество наблюдается у этносов высшей культуры, которая в свою очередь создает и науку, изучающую природу общества и его организацию, как явление.
Как мы видели и ранее, познание своей собственной этнографии до сих пор представляло несомненные трудности, что вполне понятно, так как изучающий сам является частью изучаемого. Кроме того, факты относящиеся к этим явлениям далеко не всегда точно протоколируются и сами нуждаются в тщательной регистрации, проверке и анализе. Этим объясняется витиеватый путь развития науки, изучающей общество. Начав с теологического объяснения явлений социальной культуры, перейдя затем к мистическому объяснению их, как создания «человеческого гения», социология не сможет встать на твердые ноги до тех пор, пока не обратиться в этнографию и даже части ее, — этнографию «диких» и этнографию «цивилизованных» народов. Если понимание явлений социальной культуры этносов стоящих вне цикла европейской цивилизации вынуждало неоднократно ученых апеллировать к тенденциозным гипотезам, то социальная культура наций цикла европейской цивилизации оказалась даже ареною политической борьбы, а социология неоднократно превращалась сама в орудие борьбы.
Первым признаком общества является его организованность, т.е. дифференциация по деятельности элементов составляющих его. Без дифференциации нет и общества, — ни люди, ни животные таких примеров не дают и самое элементарное общество делится на самцов, самок, молодых индивидумов и т.д. Половые и возрастные деления индивидумов являются первою основою дифференциации, т.е. основа общества лежит в пределах биологии, а не в пределах элементов производных, созданных животными видами.
Вторым признаком общества является постоянство его состава, т.е. связанность составляющих его индивидуумов с целым. Временные соединения индивидуумов, как например, брачные соединения хищников из кошачьих, рыб и т. под. еще не порождают общества, как явления могущего самостоятельно развиваться, усложнять свою форму. Таким образом, постоянство состава является признаком общества, рассматриваемого, как явление изменяющееся.
Третьим признаком общества является субъективное сознание связи с целым у каждого индивидуума в отдельности, что дает основу традиции и фиксации форм.
Как известно, каждый индивидуум имеет тяготение к своему виду, хотя бы для воспроизведения самого вида. Это тяготение связывает индивидуума с территорией, на которой данный вид существует. Наконец, тяготение к виду происходит и потому, что борьба за существование ведется всегда целым видом. Вместе с этим и между видами может создаться род взаимоотношений, но группа животных видов на известной территории, даже связанных между собою некоторыми отношениями, еще представляют собою общества, хотя функции отдельных видов на данной территории могут быть различными, состав их будет постоянен и будет даже наличность осознания этих отношений. Такая связь видов будет первичной средой для каждого вида, которая заставляет виды принимать тот или иной modus vivendi, — форму сотрудничества (кооперации), комменсализма и паразитизма.
Для иллюстрации я приведу один пример вынужденных отношений, как их рисуют жители тайги — тунгусы. В Северной Маньчжурии существуют два вида медведя, большой медведь темно-бурый и маленький бурый, — там же существует тигр и, наконец, люди. В зависимости от времени года, как медведь и тигр, так и человек меняют свои места, к чему их вынуждает передвижение дичи, которой они питаются. Большой медведь идет впереди и занимает лучшие места, за ним идет, оспаривая иногда у него территорию, тигр, на худших местах в отношении дичи, но достаточно хороших в других отношениях, поселяется малый бурый медведь и, наконец, охотники-тунгусы. Такое передвижение с одного места на другое и в том же постоянном порядке происходит ежегодно. Но иногда происходят столкновения между молодыми особями тигра и медведя из-за территории (каждый из них занимает для себя небольшую речку). Тогда дело решается дуэлью, в результате которой слабейший уступает место сильнейшему. Эти дуэли иногда ведутся в течение трех лет, причем для соревнования медведь надгрызывает одно дерево, а тигр его нацарапывает и если ему удается нацарапать выше места надгрызенного медведем, то либо медведь уходит, либо вопрос разрешается на будущий год тем же порядком. Если же ни тот ни другой не уступают, то происходит ожесточенный бой. Местные охотники тунгусы, изучив хорошо этот порядок деления территории между молодыми индивидуумами, охотно принимают участие в боях, зная их дату (это бывает ежегодно в конце апреля) и место (обгрызенное и нацарапанное дерево в предыдущем году). Охотник обычно убивает обоих бойцов.
Известны случаи, когда человеку приходится уступить занятое место, если оно им отнято у тигра или медведя, вследствие яростных и систематических нападений этих животных на домашних животных и даже на жилище человека. Вполне понятно поэтому, что многие тунгусы считают некоторые речки для себя недоступными (для охоты), так как они заняты тиграми или большими медведями (в книге В.К. Арсеньева «По Уссурийскому Краю» приводится несколько фактов указывающих на то, что гольды (или по крайней мере гольд, сопутствовавший автора) признают эти деления тайги, которые являются вынужденной, тяжелой необходимостью для человека. В этих отношениях нельзя, конечно, видеть религиозных или философских представлений «диких» гольдов, как делает автор, но подлинную будничную жизнь тайги и борьбы за существование, где человек есть член общества других видов, но не царь природы, мыслимый только в кабинете поэтически настроенных ученых).
Таким образом, в силу того, что медведь не может не кочевать, так как он приспособлен к существованию именно таким образом, но приспособлен точно так же и другой вид медведя, и тигр, и человек, между ними всеми создается соревнование и, наконец, они входят в некоторые отношения, становятся в зависимость друг от друга и создают своеобразную организацию — «таежное общество», управляющееся своими нормами, обычаями и т.д., позволяющее человеку жить рядом с медведем, когда медведь не трогает человека, если не видит с его стороны признаков нападения, и когда люди с медведем одновременно собирают ягоды, не причиняя друг другу вреда.
Итак, отношения создающиеся на основе приспособления в среде еще не порождают общества и в дальнейшем под этим я буду разуметь организацию общества внутри данного вида.
Сложная общественная организация, которую можно наблюдать, например, у муравьев и пчел, где существует несколько видов работы и работников, специальные индивидуумы для воспроизводства и т.д., уже не позволяют существовать отдельному индивидууму, так как он, оказавшись вне общества, гибнет или не может воспроизвести себя, что равносильно гибели. В данном случае общество обеспечивает ему существование, как обеспечивает существование общество и монголам, организация которых теперь едва ли много сложнее организации муравьев. Таков же смысл и более сложной организации наций цикла европейской цивилизации. Итак, общество есть выражение биологических отношений созидающихся вне воли и сознания его членов.
Как уже было сказано выше, основою организации общества является дифференциация по признаку половому и возрастному. Поэтому мы не знаем человека, не имеющего той или иной организации на основании половых и возрастных отношений, как не знаем человека живущего вне общества, — ξϖν πολιτιχον Платона, — человек - общественное животное. Самые примитивные этносы имеют ту или иную общественную организацию и естественно, конечно, то, что чем сложнее вторичная среда и чем упорнее сопротивляемость человека физическому приспособлению себя к первичной среде, тем сложнее форма общества.
Строгий порядок развития общества установленным считать нельзя и схема развития отдельных учреждений, которые давались учеными, едва ли в действительности имеют место. Знаменитый спор о том, был ли сначала матриархат или патриархат теперь теряют свою остроту, если признать, что все общественные формы развиваются в соответствии со всеми комплексами явлений с соблюдением только условия сохранения равновесия. Сторонникам одной и другой теории было приведено достаточное количество фактов, подтверждающих правильность той и другой теорий, чтобы признать, как факт, существование у самых первобытных этносов любых известных форм, но вопрос об отсутствии парной семьи и групповом браке, как исходных формах, остался открытым. Доказательства по аналогии с животными в этом отношении ничего не дает, так как организация животных дает примеры всех форм, — группового брака, моногамии, полиандрии и т.д., — это объясняется, вероятно, условиями среды, дозволяющими существование той или иной формы для успешного и достаточного воспроизведения рода. Так например, львы Аравии моногамны, но львы Египта, где имеется больше питания, нередко имеют по две самки. Антилопы Маньчжурии полигамичны, но живущие там же благородные олени — нередко моногамичны. Вопрос о формах семьи особенно резко выступает в тех случаях, когда нарушатся соотношение полов. У этносов теряющих в борьбе за существование большое количество мужчин полигамия является неизбежным следствием, точно так же как в обществах, где разделение труда лишило женщину права на некоторые виды труда, как например, в Китае и Турции, полигамия оказывается также неизбежной. С развитием же духовной культуры, фиксирующей теоретически те или иные факты и положения, могут сохраняться формы случайно появившиеся или сохранившиеся от более древнего времени. Такими формами, вероятно, следует считать полиандрию в Тибете и полиандрию в Индии и т.д. Таким образом, любые возможные отношения комбинаций можно найти у этносов одной культурной ступени, как можно найти и этносы разных культурных ступеней, обладающих одною формою семьи, — пример Германии в XVII столетии признавшей после тридцатилетней войны полигамию законным институтом, весьма доказателен, — какой же нибудь определенной и единой для всех этносов эволюции форм семьи, вероятно, не существует.
Не так безнадежно обстоит вопрос о восстановлении первичных форм социальных единиц, образующих этнос. Наличие у всех этносов, — если не в настоящем, то в прошлом, — рода, основанного на кровном (по материнской или отцовской линиям) родстве указывает на то, что эта форма общественной организации имеет универсальное распространение и, видимо, является типичной для современного (данных относящихся к ископаемому человеку у нас нет) человека.
Точно также нет единой схемы развития других социальных институтов, как например, право собственности, форма государства (управления) и структура внутренней организации, основанной на разделении труда. Так например, отсутствие права собственности на некоторые категории богатств можно встретить на самых различных ступенях культуры. Сравнение с миром животных в этом случае так же мало приносит пользы, как в случае установления единообразия развития форм семьи. Различные этносы дают в этом отношении примеры всех возможных форм и наряду с высокоразвитой частной собственностью в Италии в XVI столетии тогда же существовало государство Инков в Америке, где была организованна государственная обработка земли и земля принадлежала не только de jure, но и de facto государству, которое по культуре своей не было так низко, как государство фанатических собственников негров Африки.
Еще большее разнообразие представляют собою системы разделения труда. Одни этносы доводят эту фиксацию до форм касты, что, впрочем, иногда может находить себе объяснение в столкновении на одной территории различных этносов, другие создают форму сословий и цехов, а третьи предоставляют полную свободу перехода из одного состояния в другое, дают право свободного изменения разделения труда. Формы устройства общества не зависят так… (фрагмент текста утерян) …труктуры несравненно проще организованной, чем кастовая Индия.
Сложная общественная организация порождается преиму-щественно вторичной и этнической средами. Так например, сравнительно несложная материальная и социальная культура, связанная со скотоводством, разработкою минералов, влекущей за собой необходимость сношений со своими соседями по морю и по суши, вынуждается к изменению и созданию более сложной социальной организации. Этносы же, живущие изолированно, не имею необходимости в такой сложной системе, как этносы ограничивающиеся, допустим, одним земледелием, одним скотоводством или одною охотою.
Итак, социальную структуру и связанную с нею структуру государственного управления, следует рассматривать, как следствие приспособления этноса к среде — первичной, вторичной и этнической, — изменение которой вызывает и изменение структуры. Но в том случае, если этнос стремится во что бы то ни стало сохранить созданные им формы, несмотря на происшедшие изменения среды, то не исключена возможность задержки нормального приспособления этноса к среде, что неминуемо приводит его к утере прежнего места среди других этносов. Вот почему глубоко цивилизованные нации, не будучи в состоянии быстро реконструироваться в зависимости от изменившейся этнической обстановки или лишившись возможности усложнять далее вторичную среду и в то же самое время ценя и любя свой привычный уклад жизни, не могут иногда оказать сопротивление менее культурным этносам и гибнут под их натиском.
Одновременно с созданием форм происходит и осознание их этносом, причем, те этносы, социальная культура которых интенсивно изменяется вместе с изменением отношений этноса к средам, вынуждены бывают создавать объяснение этих изменений преимущественно post factum, так как для этноса важно бывает только найти пути и объяснения причин происходящего изменения. Это — период бессознательного социального творчества, которому, можно предположить теоретически, рано или поздно, если человечество будет существовать и далее, должно последовать сознательное социальное творчество. На основании самого характера познания социальной структуры можно сделать также следующее заключение, чем медленнее изменение социальной структуры тем меньше привлекается внимание к ней. Поэтому этносу находящемуся в состоянии медленных изменений существующие формы кажутся извечными и данными ему свыше, а этносы быстро изменяющие свою структуру, находят иные объяснения существованию социальной структуры, доходя в таких случаях даже до полного отрицания необходимости давать какие-либо объяснения, кроме совей собственной воли. Таким образом, развитие желания познания социальной структуры и осознание ее становится в зависимости от темпа изменений самой структуры, в случае медленного и равномерного изменения сред равняясь нулю, а в случае резкого движения процесса приводя к утере имевшегося ранее объяснения и отрицанию даже необходимости какого-либо объяснения. Соответственно этому, между прочим, развитие этого желания у отдельных общественных групп варьируется в зависимости от степени участия их в процессе изменения. Группы подвергающиеся изменениям, более резко реагируют и получают больший импульс интереса к осознанию процесса (История политических движений и партий, а также наук: политики, социологии, этики, и др. Может дать не мало примеров такой зависимости явлений от темпа изменений социальной структуры и его осознания и объяснения. Развитие политических и социальных систем, начавшееся со времени резких изменений сред в Европе, совершенно покрывается и объясняется указанной зависимостью).
Итак, осознание процесса изменения социальной структуры и ее самой есть явление, связанное с самой социальной культурой и является ее составной.