Дальнейшая деятельность С. М. Широкогорова в 1918 — 1922 гг. проходила во Владивостоке, где он работал сначала на Историко-филологическом факультете, а затем в Дальневосточном государственном университете, в организации которых в качестве самостоятельных высших учебных заведений С. М. Широкогоров принимал активное участие [20]. Он был принят на должность приват-доцента и читал курсы по этнографии, в процессе которых вырабатывались его теоретические подходы к проблемам этноса, социальной организации, шаманизма, прежде всего на материале тунгусо-маньчжурских народов. Во Владивостоке вышли его первые работы на русском языке — среди них программный труд по шаманизму »Опыт исследования основ шаманства у тунгусов», главные идеи которого позже были использованы в главе о шаманизме в его последнем фундаментальном исследовании, посвященном психоментальному комплексу тунгусо-маньчжурских народов.
В 1922 г. С. М. Широкогоров не по своей воле вынужден был остаться в Китае, куда он поехал в командировку. В Китае он и жил до своей кончины, работая в разных городах — в Шанхае (1922 — 1926), Сямэне (Амое) (1926 — 1928), Гуанчжоу (Кантоне) (1928 - 1930), в последнем он возглавлял департамент антропологии Института языка и истории. Потом он переехал в Пекин, в Университет Цинхуа, где был с 1930 г. профессором антропологии и социологии. В Китае С. М. Широкогоров был известен под фамилией Ши Луго (китайский вариант его русской фамилии). Большинство его работ издавались в Китае на английском языке, многие из них вскоре после выхода в свет переводились на другие европейские языки, некоторые сравнительно недавно — на китайский. С. М. Широкогоров внес большой вклад в развитие этнографии Китая, создал свою школу, был избран членом Академии наук Китая. Многие видные китайские ученые были учениками С. М. Широкогорова [21]. Находясь в Китае и не имея больше возможности проводить исследования среди тунгусов, он вместе с доктором В. Эплтоном вел среди различных территориальных групп китайцев исследования в области физической антропологии, результатом которых явились три книги, изданные в 1923 и 1925 гг., о чем пойдет речь ниже.
Говоря об ученых, больше других оказавших влияние на направление и характер его деятельности, С. М. Широкогоров называет прежде всего акад. В. В. Радлова, который благословил его на изучение тунгусов и оказывал ему всякую помощь, В. Л. Котвича — в то время приват-доцента Петербургского университета и члена Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии, позже — профессора Львовского университета, Я. В. Чекановского — сотрудника МАЭ, позже также ставшего профессором Львовского университета. От В. Л. Котвича С. М. Широкогоров получил очень ценные советы по полевой лингвистике еще до поездки к тунгусам, а под руководством Я. В. Чекановского он обрабатывал свои антропологические материалы после первой Забайкальской экспедиции. Наряду с именами ученых — этнографов, лингвистов и антропологов, которым он многим был обязан в своей исследовательской работе, С. М. Широкогоров называет и имя своей жены — Елизаветы Николаевны Широкогоровой (они поженились в мае 1908 г. в Париже). Она постоянно сопровождала его в экспедициях, была незаменима в установлении дружеских связей с тунгусами и маньчжурами — без ее помощи проникновение во внутренний мир изучаемых народов было бы для него невозможно [22]. Е. Н. Широкогорова, музыкант по профессии, опубликовала собственные работы по географии и музыкальной культуре тунгусов и маньчжур, в частности ее внимание привлекли шаманские песни [23]. Работы своей жены С. М. Широкогоров высоко ценил, постоянно к ним обращался.
И все-таки с самого начала своих научных исследований С. М. Широкогоров шел самостоятельным путем. Он обладал прекрасной интуицией и острым критическим умом, хорошо знал историю этнографических школ, был знаком с различными методиками изучения так называемых первобытных народов. С. М. Широкогоров считал XIX в. блестящим в отношении развития этнографической науки, но при этом, владея опытом предшественников, вырабатывал свои принципы изучения жизни и культуры этноса. Очень небольшой раздел его книги «Psychomental Complex of the Tungus» (с. 6 — 10) посвящен обзору теорий, оказавших большое влияние на этнографов. К ним относятся прежде всего теории представителей эволюционистского и функционального направлений (Э. Б. Тайлор, Дж. Фрэзер, Э. Лэнг, Б. Малиновский), а также школы «культурных кругов» (Ф. Гребнер, В. Шмидт, В. Копперс).
Высоко оценивая вклад этих исследователей в развитие этнографической науки, С. М. Широкогоров, не вдаваясь в подробный анализ указанных теорий, обратил внимание на их уязвимые места. Критически была воспринята С. М. Широкогоровым теория первобытного мышления Л. Леви-Брюля и психологическая (по его терминологии) теория Л. Я. Штернберга. Не вызвали одобрения ученого взгляды Ф. Боаса и Р. Лоуи, деливших народы на примитивные и цивилизованные. Следует подчеркнуть, что С. М. Широкогоров дает очень беглую характеристику существовавших в то время направлений в этнографии — для него важнее было обосновать свое понимание этнографии, этнологии и свой подход к изучению этноса.
Обратимся опять к его собственным свидетельствам. Исследователь отмечает, что начал изучение тунгусов так, как это обычно делали другие ученые, т.е. с фиксации отличий их культуры от его собственной. Очень скоро он понял, что подобная методика его не удовлетворяет, и пришел к выводу, что прежде всего необходимо овладеть языком и все факты и явления тунгусской жизни интерпретировать с точки зрения мировоззрения и культурного комплекса тунгусов в целом. Все более погружаясь в жизнь изучаемого народа, С. М. Широкогоров почувствовал, как под влиянием тунгусов и маньчжуров менялся он сам. В результате он решил, понятия «примитивный» или «первобытный» применительно к таким народам, как тунгусы, оказываются весьма поверхностными и от них следует отказаться. Ученый показал, насколько эти народы в некоторых отношениях превосходят европейские, особенно в том, что касается приспособляемости к окружающей среде [24]. Неутомимый исследователь, в экспедициях объездивший и исходивший по нескольку раз огромные территории, он исключительно легко вживался в любую среду обитания, сумел сродниться с тунгусами и маньчжурами, установить близкие дружеские связи с ними и получить от тунгусов, как он сам подчеркивал, особый дар понимания, который не только помогал ему в работе, но и оказывался спасительным средством в его личной жизни.
Именно благодаря тунгусам он избежал ареста красными командирами в 1917 г. Вот рассказ самого С. М. Широкогорова: «В 1917 г., когда разразилась революция, нас арестовали в поезде на Амурской железной дороге по пути в Забайкалье как «пособников старого режима». Тунгус, ехавший с нами, отказался оставить нас одних с представителями новой власти. Заключительные слова тунгуса об этом инциденте были такие: «Похоже, эти новые чиновники глупее, чем ничтожные чиновники нового китайского правительства». Естественно, я не мог защищать новую власть и согласился с тунгусом» [25]. Испытывая к С. М. Широкогорову большое доверие, тунгусы, по его словам, подчас сообщали ему столько информации, что ему казалось уже невозможным всю ее усвоить. И хотя это его несколько огорчало, в основном он был счастлив, как может быть в подобных случаях счастлив настоящий этнограф.
20. Ермакова Э. В. Личное дело антрополога С. М. Широкогорова в Российском Государственном Историческом Архиве Дальнего Востока // Широкогоровские чтения… С. 10; Кузнецов А. М. Указ. соч. С. 43 - 45.
21. Кузнецов А. М. Указ. соч. С. 45.
22. Shirokogoroff S. M. Social Organization of Northern Tungus… P. V.
23. Широкогорова Е. Н. Северо-Западная Маньчжурия. Географический очерк по данным маршрутных наблюдений //Уч. зап. Историко-филол. ф-та в г. Владивостоке. 1919. Т. 1. Отд. 1. С. 109 — 148; Shirokogoroff E. N. Folk Music in China // China Jour, of Science and Arts. Shanghai, 1924. V. VII.
24. Shirokogoroff S. M. Psychomental Complex… P. 41.
25. Idem.