Уделив очень большое внимание психическому аспекту шаманизма, С. М. Широкогоров считает, что акцентирование внимания на внешней, часто преувеличенной связи шаманизма с психозами, в действительности является реакцией европейских этнографов на чуждую им культуру. В связи с этим он формулирует важнейшее положение о том, как следует подходить к изучению культур, отличных от европейских: «Применение терминов одного культурного комплекса для интерпретации другого культурного комплекса не всегда способствуют пониманию действительно существующих функций последнего» [58]. Сейчас это стало аксиомой этнологического изучения культур.
Шаманизм, играющий огромную роль в жизни тунгусо-маньчжурских народов, С. М. Широкогоров рассматривает как явление, стоящее на грани психологии и биологии, и приходит к заключению, что шаманизм — это проявление биологических функций рода, средство самозащиты, предохранительный клапан или саморегулирующийся механизм психологической сферы людей (так же, как и психоментальный комплекс в целом, органической частью которого является шаманизм). Впервые ученый высказал эти мысли еще в 1919 г., позже развивал их в книге, посвященной социальной организации тунгусов, к ним он не раз возвращался и в своем последнем труде.
Немало внимания уделено в книге таким методам воздействия шамана на своих соплеменников, как внушение, гипноз, экстаз. На проблеме экстаза следует остановиться подробнее.
Едва ли не все исследователи шаманизма считают одним из главных отличительных признаков шамана его способность впадать в экстаз. С. М. Широкогоров, конечно, касается этой проблемы. Но и в данном случае его интересовало не столько внешнее проявление экстаза, сколько сущность этого явления. Ему важно было знать, что происходит во время экстаза с шаманом с психологической и познавательной точек зрения. «В это время, — писал С. М. Широкогоров еще в 1919 г., — его мышление, освободившись от привычной последовательности логических моментов, подчиняется особой последовательности, которая открывает ему возможность познания вне рамок, привычных для данной этнографической среды. Вместе с этим шаманом приобретается ряд новых возможностей сознательного воздействия на людей, пути которых еще не изучены, но многие явления не могут быть уложены в рамки обычного гипноза» [59].
Глубоко проникнув в суть мыслительных операций шамана, которые сейчас можно было бы назвать перестройкой работы мозга в измененном состоянии сознания, С. М. Широкогоров выявляет роль интуиции как особого метода познания, разрушающего стандартные модели логического мышления и создающего условия для символического, образного мышления, которое, в свою очередь, придает более совершенную и законченную форму умозаключениям. В состоянии экстаза, с точки зрения С. М. Широкогорова, происходит частичное выключение сознания, но при этом у настоящего шамана экстаз не переходит в неконтролируемый припадок, однако и не сдерживается настолько, чтобы была подавлена способность к интуитивному познанию. Шаман, по мнению С. М. Широкогорова, должен уметь контролировать свой мыслительный аппарат, знать методы приведения себя в состояние экстаза, а также поддерживать и регулировать это состояние в течение того времени, какое требуется, учитывая аудиторию и цель камлания [60].
Развивая идеи о том, что камлание удовлетворяет самые разнообразные потребности психологического, социального, познавательного свойства, С. М. Широкогоров особенно выделяет эмоционально-эстетическую функцию камлания. Эстетическая сторона камлания остается чрезвычайно привлекательной как для исполнителя, так и для присутствующих, которые являются не просто зрителями, а активными участниками коллективного действа. Нередки были случаи, когда тунгусы принимали участие в камлании из чисто эстетических побуждений, удовлетворяя свои художественно- эмоциональные потребности. Они выше ценят шамана-артиста, который достигает большего эффекта в воздействии на аудиторию, чем шамана с не очень высокой художественной одаренностью [61]. «Мне кажется, — пишет С. М. Широкогоров, — что шаману столь же необходим экстаз, как личности истерической время от времени переживать припадки, а людям творческим — поэтам, музыкантам - испытывать вдохновение» [62].
Многое, о чем говорилось выше, сейчас воспринимается совершенно естественно, как будто иначе и не должно быть. Но в этом тоже заслуга С. М. Широкогорова, который вырвал исследования шаманизма из замкнутого круга одних и тех же взглядов на проблему. В настоящее время вряд ли у кого-либо возникнут сомнения в нормальной психической организации шамана, но для признания этого потребовались десятилетия, в течение которых проводились серии экспериментов по психологическим тестам, по выявлению влияния условий сенсорной недостаточности, действий галлюциногенов на поведение шаманов, а также опыты по изменению состояния сознания и выявлению подоплеки того, что традиционно относится к неосознаваемой сфере человеческой психики и к проблеме бессознательного.
С. М. Широкогоров до всяких экспериментов еще в 20-е годы XX в. предвосхитил выводы современных исследователей о роли интуиции в творческом процессе [63] и о перестройке работы мозга в измененном состоянии сознания. Сейчас кажется само собой разумеющимся признавать наличие у шамана художественного мышления и особые творческие потенции в области поэтического, изобразительного, театрального и других видов искусств [64]. Но именно об этом впервые писал С. М. Широкогоров. Его подробные описания шаманских действ и поведения шамана во время камлания позволяют прокомментировать процесс шаманской работы с позиции современного направления в этнологии — физико-психологической антропологии [65], а его взгляд на шаманизм как на систему взаимодействия сознания шамана, его бессознательного и коллективной психики рода позволяют видеть в С. М. Широкогорове предтечу трансперсонального направления в современной психологии и психотерапии [66]. Вероятно, не без влияния мыслей С. М. Широкогорова об экстазе создавал свою известную книгу «Chamanisme et technique archaique de l'extase» (P., 1951), сыгравшую тоже огромную стимулирующую роль в изучении шаманизма в мировом масштабе, М. Элиаде [67]. Взгляд на шамана как на великого хозяина экстаза (М. Элиаде) или как на психотерпевта и предшественника психоаналитика (высказанный К. Леви-Строссом и тоже ставший весьма популярным) в несколько иных словах был сформулирован уже С. М. Широкогоровым.
После выхода в свет книги «Psychomental Complex of the Tungus» появились труды, в которых шаманизм исследовался с точки зрения его структуры. Следует сказать, что С. М. Широкогоров рассматривал шаманизм в том числе и по ряду структурных, формальных признаков и сделал это задолго до утверждения методов структурного анализа в науке. Таким образом, книга С. М. Широкогорова «Psychomental Complex of the Tungus» способствовала рождению новых творческих подходов в изучении шаманского комплекса в целом. Но при этом не стоит забывать, что эта книга насыщена конкретным материалом, касающимся тунгусо-маньчжурских народов, и является комплексным исследованием, которое охватывает все формы существования этноса в единой функционирующей системе. В ней воплощен принцип целостного подхода к динамике жизни этноса во взаимосвязи и взаимообусловленности всех ее проявлений, при этом С. М. Широкогоров не упускает из виду и те ее стороны, которые до него представлялись чем-то незначительным. Эта книга — образец этнологического исследования в соответствии с представлениями о науке этнологии, выработанными ученым в самом начале научной деятельности, которым он стремился следовать в течение всей своей последующей работы.
В последние годы своей жизни С. М. Широкогоров напряженно работал над завершением большого труда под названием «Этнология», состоявшим из двух томов, семи частей и 35 глав. В этом труде, который он практически завершил, но не успел довести до публикации, ученый в законченном виде представил собственную методологию этнографии как комплексной науки, существующей независимо от смежных с нею наук, таких как история, социология, биология, география и т.д. В ней на новом витке обобщения материалов по ранее разрабатывавшимся им проблемам он более подробно развивал высказанные им положения. Так, в гл. 7 автор уделил особое внимание проблеме межэтнического давления, которую он разрабатывал на заре своих полевых исследований. «Основными источниками для формирования данного понятия послужили политическая и культурная история Европы и тщательный анализ географического распределения этнических групп и общностей в различных областях земли… Давление межэтнической среды постоянно возрастает с ростом населения и «импульсивных вариаций». Так, в Европе межэтническое давление намного сильнее, чем у тунгусов… Этнографии старой школы этот фактор в системе этнического равновесия и в формировании и существовании этнических общностей «людей природы» был неведом» [68]. Нам представляется, что обращение к идеям С. М. Широкогорова о межэтническом давлении было бы весьма целесообразным и актуальным особенно теперь, при изучении природы современных этнических конфликтов.
Из фактов биографии и из ряда работ видно, что С. М. Широкогоров, несмотря на свою поглощенность наукой, не был бесстрастным ученым. Его очень волновала судьба народа, который он не просто искренне полюбил, но с которым буквально сроднился. В научных трудах С. М. Широкогорова немало зарисовок, живых сцен, описаний поведения, жестов, высказываний близких ему людей — изучая, он жил одной жизнью с ними. Оказавшись в эмиграции, навсегда оторванный от среды обитания, бывшей долгое время для него привычной, он стремился не упустить из виду все то, что происходило в Сибири в 1930-е годы. Выше мы говорили о его реакции на культурную политику, проводимую у тунгусов. Хорошо зная отношение советской власти к шаманам, С. М. Широкогоров допускал возможность исчезновения шаманизма у тунгусо- маньчжурских народов, а, может быть, и самих народов. «Очевидно одно: даже если тунгусы выживут, то шаманизм их будет уже не таким, каким я наблюдал его. Нужно будет изучать новый комплекс в новой этнической среде, от начала до конца, элемент за элементом», — писал он на последних страницах своей последней книги [69]. Прогнозы С. М. Широкогорова не сбылись целиком. Тунгусские народы, несмотря ни на что, выжили, изучается у них и то, что осталось от шаманизма, но без творческого использования трудов С. М. Широкогорова.
Специального изучения заслуживают общественно-политические взгляды ученого, их эволюция в эмигрантский период от республиканских до монархических. 3 июля 1938 г. он произнес речь в Российском доме в Пекине в память 325-летия Дома Романовых «Значение династии Романовых для России» [70].
По прочтении работ С. М. Широкогорова перед нами встает облик ученого, у которого исключительно развито то, что другой выдающийся ученый, современник С. М. Широкогорова - В. М. Алексеев (1881 — 1951), называл подлинно научным чувством, которое может вести к «беспредельному рождению новых истин во имя бесконечно длящегося, до самой смерти, научного психоза и состоящего из постоянных озарений и называемого точно так же наукой» [71]. Кстати, с В. М. Алексеевым у С. М. Широкогорова установились постоянные научные контакты начиная с 1917 г., в течение пяти лет — с 1927 по 1932 г. они состояли в переписке. В. М. Алексеев высоко ценил исследовательский талант С. М. Широкогорова и откликался на его новые работы даже тогда, когда тот находился в эмиграции [72.
Ученый огромного масштаба, во многих своих открытиях опередивший время, живший в изоляции от основных центров европейской науки и оказавший, тем не менее, немалое влияние на европейскую этнологию, будучи создателем целых школ и направлений в ней, С. М. Широкогоров лишь в России пока занимает место где-то на периферии истории науки. Его творческое наследие необходимо освоить и сделать доступным российскому читателю. Тогда наш выдающийся ученый-соотечественник получит достойное его имени признание не только в мировой, но и в российской науке.
58. Ibid. P. 268, 332.
59. Широкогоров С. М. Опыт исследования… С. 106.
60. Shirokogoroff S. M. Psychomental Complex… P. 363.
61. Ibid. P. 343 - 344.
62. Ibid. P. 365.
63. В этом плане очень интересные гипотезы и взгляды были высказаны на международном симпозиуме по проблеме неосознаваемой психической деятельности. См.: Бессознательное. Природа, функции, методы исследования. Т. I-IV. Тбилиси, 1978 — 1985.
64. Подробнее об этой проблеме см.: Ревуненкова Е. В. О личности шамана // Сов. этнография. 1974. N 3; Она же. Миф — обряд — религия (некоторые аспекты проблемы на материале народов Индонезии). М., 1992. С. 87 - 104, 141 - 151.
65. Харитонова В. И. Тайна шаманской мистерии (гипотеза с позиции физико-психологической антропологии) // Широкогоровские чтения… С. 27 - 30. Название направления предложено: Харитонова В. И. Народные магико-медицинские практики: традиция и современность. Опыт комплексного системно-феноменологического исследования. Дис. в виде науч. докл.... д.и.н. М., 2000. С. 74.
66. Концепция предложена Центром по изучению шаманизма и иных традиционных верований и практик ИЭА РАН на основе трудов современных научных психологов трансперсонального направления. Разработка ее поручена М. Н. Ошуркову. См.: Ошурков М. Н. Методология С. М. Широкогорова и трансперсональная парадигма в гуманитарной науке // Широкогоровские чтения… С. 17 - 20.
67. Ревуненкова Е. В. Проблемы шаманизма в трудах М. Элиаде // Актуальные проблемы этнографии и современная зарубежная наука. Л., 1979. С. 241 - 258.
68. Об этом подробнее см.: Мюльман В. Указ. соч. С. 152 - 153.
69. Shirokogoroff S. M. Psychomental Complex… P. 402.
70. Широкогоров С. М. Значение династии Романовых для России // Хлеб небесный. 1938. N 10 - 11. С. XV — XXIII.
71. Алексеев В. М. Наука о Востоке. М., 1982. С. 32.
72. Решетов А. М. О письмах С. М. Широкогорова к В. М. Алексееву // Широкогоровские чтения… С. 22 - 24.