Этнография, как и всякая наука, в психологической основе своей имеет чистое стремление человека к познанию. Наблюдатель обращает внимание, прежде всего на то, что его «поражает», т.е. на то, на что он реагирует эмоционально. Поэтому внимание этнографов было направлено сначала на этносы, наиболее отличающиеся от самих наблюдателей.
В этом отношении европейский и арабский наблюдатели и мало известный еще китайский этнограф — наблюдатель ничем не отличаются друг от друга.
Этим объясняется и то, что исследование и памятники в нациях и этносах, отошедших в область истории, оставлены преимущественно наблюдателями, принадлежащими к другим этносам, чем объект наблюдения. Наблюдатель исходит из того, что истинная, настоящая, наилучшая жизнь есть та, которой он живет, а все отличное от нее есть не настоящее, варварское. Переход к пониманию этнографических явлений, вне зависимости от собственных привычек и вкусов, есть уже значительный шаг вперед, но наблюдателю приходится сделать много еще выводов прежде, чем он дойдет до идеи изучения своей собственной культуры, как чужой ему.
Эта психология исследователя лежит в основе истории этнографии, она же определяет и беспрестанно расширяющиеся пределы этнографии, но если мы на основании предыдущего пути, уже проделанного этнографией, наметим дальнейшее развитие, то несомненно, что цивилизованные нации европейского цикла, наряду со всеми остальными этносами, должны будут также войти, как материал и объект изучения в общую этнографию.
Этот момент еще не наступил. Правда, за последние два десятилетия начали появляться небольшие исследования об европейцах, в их европейском быте, но мы не дошли еще до «этнографии парижан», «этнографии берлинцев» и т. д., между тем как по отдельным отраслям этнографии европейцев работа уже произведена и в таких обширных размерах, что оказалось возможным создать особые науки и дать им даже особые названия. Сложность предмета и трудность понимания жизни цивилизованных наций вне этнографии, привела к созданию колоссального количества исследований, совершенно изолированных в смысле метода и внутренней связи, как, например детальные описания государственных, социальных и просто бытовых институтов. Ведь это и есть подлинный этнографический материал, классификация и понимание которого без этнографического метода, конечно, невозможны.
Здесь, впрочем, необходимо оговорится. Эти науки существуют, конечно, не только потому, что наблюдатель движется любопытством, но и тем, что систематическое знание всех явлений жизни цивилизованных государств необходимо для самого государства, для управления им. Это чисто прикладное значение этих наук стимулирует их развитие и в то же самое время разделяет их.
Я обращаю ваше внимание на то, как много существует отдельных наук или дисциплин, как говорят некоторые. Отдельные отрасли права, — гражданское, уголовное, государственное, торговое, международное право и т.д., отдельные науки, как социология, история и т.д., все это развивалось отдельно, почти вне связи одно с другим, шло своими путями, но все это части одной науки, — науки этнографии, которая все эти науки объединяет своим методом и, отбрасывая маловажное, берет существенное для выводов общих законов, установление которых только и дает возможность вырваться из круга привычных этнографических условий, замкнутого круга, своего круга, ограничивающего пределы познания и понимания самого себя и держащего в цепких лапах «этнографического», примитивного, ограниченного мышления даже ученых и государственных людей, призванных к управлению государствами. Это высшее состояние этнографии цивилизованных народов, которое рисуется нам сейчас, есть неизбежный шаг будущего, этнографией еще не сделанный. К этому ведет движение науки и только по достижении этнографией этого состояния произойдет отслоение наук, цивилизованных народов, превращение их в чисто практические руководства для практических надобностей, как уже существуют логарифмы и исчисление процентов начисления на капиталы.
На подобие любопытства наблюдателя к отличному от «своего» в основе психологии ученого этнографа лежит привычное стремление делать выводы общих принципов развития этнографических явлений и их комплексов, но на этом далеко еще не кончается задача этнографа.
В основе жизни каждого народа лежат, конечно, еще более глубокие причины — причины чисто биологического свойства. По сравнению с другими видами животных человечество существует и приспособляется в борьбе за существование, главным образом, при помощи своих особенно развитых умственных способностей и с биологической точки зрения его ум есть то же самое, что для тигра его мускулатура, зубы и когти. Таким образом, этнографические явления нужно рассматривать, как функцию биологическую. Форма же, в которой проявляется эта функция и, так сказать, ее единица, как мы видели, есть этнос, или, иначе: этнос является формой, в которой происходит процесс создания, развития и смерти элементов, дающих возможность человечеству, как виду, существовать. Рассматривая этнографию и выводы ее с такой точки зрения, мы подходим к установлению связи между физическими особенностями человека, т.е. антропологией, и его умственной и психической жизнью, что дается нам, с одной стороны, этнографией, а с другой стороны, языкознанием. Это и есть наука, венчающая знания о человеке, — этнология.
Чтобы отобразить более ясно отношения между науками, обслуживающими этнографию, я дам схему в нижеприведенной таблице.
Начиная с биологических наук, мы получаем следующее: основа биолога — зоология с палеонтологией и анатомия с физиологией связывается с антропологией. Зоология и палеонтология непосредственно также как и анатомия с физиологией, а биология как обобщающая их наука помогает антропологии в ее выводах.
Антропологию же мы определим, как науку, которая изучает человека, как особый животный вид, историю и происхождение этого вида и является наукой чисто биологической.
Таким образом, антропология, имея в основе своей анатомию (и физиологию) с одной стороны, и зоологию (и палеонтологию) с другой стороны, опирается в выводах своих на биологию, пользуясь, в качестве материала, наблюдением современного человека (антропометрия) и ископаемого (археология).
Археология, давая материал для антрополога, связана с геологией по методу, а от части и по содержанию (в отношении ископаемых животных). Но здесь считаю необходимо установить, что археология не есть наука самостоятельная, а метод антропологии и истории. Поэтому археологию можно разделить на два независимых отдела: археология историческая и археология доисторическая. Первая отыскивает исторические памятники исторических цивилизованных народов, вторая дает материалы для этнографии вымерших народов и антропологии ископаемого человека, а поэтому носит также название палеэтнология.
Антропология в методологическом отношении связанна также и с математикой, так как современный антрополог без помощи теории вероятности работать уже не может.
Далее мы видим, что этнография, изучающая человека в отношении его культуры, не может не базироваться на технологии, связанной косвенно с археологией. История технологии и сравнительная этнография поразительно похожи по своему содержанию и изложению. Вместе с тем этнография при изучении народов и их общественного быта не может не пользоваться выводами социологии и сопредельных наук, дающих материал социологии, т.е. экономических и юридических наук. Но при уяснении современных нам фактов сравнительный метод может быть заменен также анализом исторической последовательности фактов, а потому этнография, как материалом, пользуется и историей. Наконец, для познания вопросов религии и мышления народов необходимо изучение существующих религий, философии и психологии, а также их истории. Опуская дальнейшую детализацию связи этнографии с другими гуманитарныеми науками, я формулирую: этнография изучает человека в его этнических группировках со стороны проявления его духовных качеств, т.е. изучает его, как производителя материальных богатств, создателя общества и творца способов миропознания и миропонимания.
Таким образом, этнография, имея в основе своей языкознание, опирается в выводах своих на психологию, технологию, социологию, пользуясь в качестве материала наблюдением современных этносов (народоописание) и их предков (история и археология).
Теперь мне остается сказать еще несколько слов о языкознаниии и связи его с этнографией. Естественно, что понимание психологии народа возможно только при понимании его языка. Языкознание, таким образом, является связанным с этнографией по материалам наблюдения, но эта связь еще более усиливается, когда этнография изучает психологию этноса и пользуется выводами языкознания для своих целей. Я формулирую: языкознание изучает законы развития речи человека, как основного условия создания человеческой культуры во всех ее видах опирается с одной стороны на физиологию, анатомию, с другой — на психологию, создает свои законы, пользуясь как материалом, наблюдением живых языков и литератур.
Итак в связи наук, обслуживающих антропологию, этнографию и языкознание, можно видеть непрерывную связь и зависимость их от основных групп: биологических и гуманитарных наук. Антропология находится целиком в группе естественных наук, этнография — в группе гуманитарных и отчасти технических и языкознание входит в обе группы.
Эти три науки в своих выводах, в создании общих им всем законов, объединяются молодой наукой - этнологией, которая ставит целью своей открытие связи между различными сторонами человека, в науках изучающих его т.е. антропологии, этнографии и языкознания, и создание законов, определяющих историю отдельных этносов — народностей. Подобно тому, как биология есть наука о жизни вообще, этнология есть наука об этносе, как форме, в которой развилось и живет человечество, т.е. этнология, как и биология, открывает законы жизни человека, как вида, а следовательно, его мышления и науки, как результата мышления, и таким образом, этнология является венцом знания человека.